Теперь, к сороковым годам, ясность и доброта почти погасли в этих глазах, уже окружившихся легкими морщинками; в них появились, напротив, цинизм не совсем нравственного и уставшего человека, хитрость, всего чаще насмешка и еще новый оттенок, которого не было прежде: оттенок грусти и боли, – какой-то рассеянной грусти, как бы беспредметной, но сильной. Особенно проявлялась эта грусть, когда он оставался один. И странно, этот шумливый, веселый и рассеянный всего еще года два тому назад человек, так славно рассказывавший такие смешные рассказы, ничего так не любил теперь, как оставаться совершенно один...

Швырнули речке в душу камень,
Швырнули просто, не со зла.
По глади, вспугнутой кругами,
Обида тихая пошла.
Но все исчезло в одночасье
И в успокоенной волне,
Круги, дрожащие угасли,
Но камень, камень-то… на дне!

На каблучках бежало Счастье,
В галошах шлёпал летний Дождь,
В бахилах шаркали Напасти,
А в чём там Страсти? Не поймёшь...
Под стук сапог прошла Тревога,
И в мягких тапочках - Уют,
В тяжёлых ботах - Зависть, Злоба,
Наветы, Сплетни, Рабский труд...
Штиблеты мерили - Таланты,
Кроссовки верили в Успех,
Любовь порхала на Пуантах-
Она объединяла Всех...